Катакомбы (Волны Черного моря - 4) - Катаев Валентин Петрович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Дружинину очень нелегко было обходиться без сержанта Веселовского. Приходилось работать за двоих - самому шифровать и самому передавать в Москву донесения, принимать из Москвы инструкции и расшифровывать их. Это крайне затрудняло работу. Тогда ему начала помогать Валентина. Она недавно прошла под руководством Святослава краткий курс радиотехники, хорошо знала азбуку Морзе, и ей только оставалось научиться владеть телеграфным ключом.
Она быстро постигла это искусство. В ее распоряжение поступил маленький фибровый чемодан покойного Миши, и, когда наступило время "выходить в эфир", они вдвоем - Дружинин и Валентина - отправлялись подземными ходами в отдаленную часть катакомб. Там была щель, известная только им одним. Валентина высовывала в эту щель палку с антенной, открывала чемодан и, сжав похудевшие губы, надевала наушники.
Несколько дней Дружинин был в отлучке: выходил в город. Он один имел право покидать катакомбы в любое время, без специального решения бюро. Это была привилегия человека, выполнявшего особые задания, получаемые непосредственно из Москвы.
Петр Васильевич оглянулся и увидел Дружинина, который незаметно подошел сзади.
Дружинин потушил фонарь, который держал в руке, и сделал Петру Васильевичу знак выйти.
Валентина проводила Дружинина настороженным, вопросительным взглядом. Даже при плохом освещении было заметно, как она побледнела.
- Оказывается, он в тюрьме, - сказал Дружинин, когда они вышли в штрек и остались одни.
Петр Васильевич сразу понял, о ком говорит Дружинин. Речь шла о Святославе. До сих пор Дружинин ни разу не заводил с Петром Васильевичем речь о Святославе и, казалось, совершенно о нем не думал, но Бачей достаточно хорошо изучил характер Дружинина, чтобы не понимать смысла его молчания. Он молчал, но действовал. Петр Васильевич чувствовал, что судьба Святослава как-то особенно тревожит Дружинина.
- Можно было ожидать, - сказал Петр Васильевич. - Раз он до сих пор не вернулся, значит, одно из двух: погиб или арестован.
- Так вот, я вам и говорю, что он находится в тюрьме, - с раздражением сказал Дружинин. - На днях из тюрьмы вышел один наш человек. Он видел Святослава Марченко во время прогулки в окне третьего отделения, где находятся одиночки и камеры смертников.
- Ну что ж... - заметил Петр Васильевич. - Если он был в ту ночь захвачен с оружием в руках...
- Он не был захвачен в ту ночь с оружием в руках, - перебил Дружинин.
Очевидно, он знал еще что-то, но не договаривал. Он некоторое время молчал, как бы ожидая, что скажет Петр Васильевич. Бачей почувствовал тревогу, необъяснимую душевную тяжесть - темное предчувствие какой-то надвигающейся беды.
- Я был на Пересыпи, у его матери, - вдруг так же быстро сказал Дружинин. - В ту ночь, часа в четыре утра, он постучал к ней в окошко, она его впустила. Он был в полном порядке - жив, здоров и не ранен. Четверо суток она его прятала в сарайчике. На пятые сутки рано утром он ушел. Его мать замечательная женщина. Все понимает, но разговаривает мало. Я уважаю таких людей. Все же я понял, что он ушел не в степь, а в город. Все степные выходы из катакомб были блокированы воинскими частями и жандармерией. Он не мог этого не знать. Он пошел в город на явку. Это совершенно ясно.
- И по дороге его могли задержать, - сказал Бачей.
- Предположим. Но какое обвинение могли ему предъявить? Да, подозрительный молодой человек, без документов; да, бывший красноармеец стало быть, дезертир, - с их точки зрения даже хорошо; да, своевременно не зарегистрировался в полиции. Только и всего. Трудовые работы, штраф, наконец - концентрационный лагерь. Не больше. Верно?
- Верно.
- В таком случае при чем здесь одиночка? Вы знаете, кого они держат в одиночках? Только тех, кто числится под судом "Куртя Марциала", за отделом гестапо по борьбе с партизанским движением и нашими подпольными группами. Он мог попасть в одиночку лишь в том случае, если бы его взяли на явке. Я был на Коблевской. Андреичев утверждает, что в этот день к нему никто не заходил.
- Что ж, - сказал Бачей, - по-моему, Андреичев работает неплохо. Ни одного провала.
- Вот именно, - задумчиво сказал Дружинин, - ни одного провала. Вы помните августовские провалы? Провал за провалом. Одна явка летит за другой. А сапожная мастерская Андреичева на Коблевской держится как заколдованная. Его глаза мрачно засветились. - Хорошо. Мы еще вернемся к этому вопросу, вдруг сказал он.
- Кстати, я все забываю вас спросить, - сказал через несколько дней Дружинин Колесничуку, по своему обыкновению как бы вскользь, - вы ведь тогда, после четырнадцатого километра, кажется, не заходили на явку, в сапожную мастерскую на Коблевской?
- Не заходил.
Дружинин серьезно посмотрел Колесничуку в глаза:
- Почему? Ведь, по инструкции, вы должны были зайти.
Колесничук замялся.
- Я заходил, - сказал он поспешно. - Вернее, я хотел зайти. Даже взялся за ручку двери...
- Ну, и что же?
- Раздумал.
- Почему?
- А ну его к черту! - сказал сердито Колесничук и покраснел.
Дружинин нахмурился:
- Непонятно.
- Скажу вам откровенно: не понравилась мне эта ваша сапожная мастерская. Пошла она лучше к черту!
- Что ж вам не понравилось?
- Все не понравилось, - упрямо сказал Колесничук. - Пошла она к черту!
Дружинин снова вскользь посмотрел ему в лицо:
- А все-таки?
Колесничук покраснел еще гуще. Ему ужасно не хотелось объяснять Дружинину, почему он не вошел тогда в сапожную мастерскую.
Дело в том, что, подойдя к двери сапожной мастерской и уже взявшись за ручку, он вдруг увидел в мастерской Моченых, который как раз в это самое время примерял сапог. В первую минуту Колесничук уже был готов броситься на мошенника и наконец свести с ним счеты, но, к счастью, вовремя опомнился. В положении Колесничука это было равносильно самоубийству. Колесничук отскочил от двери и пошел по городу куда глаза глядят, испытывая одновременно и ярость и страх. Теперь, при воспоминании об этом случае, Колесничука снова бросило в жар.
- Ну его к черту! - упрямо повторил он и замолчал.
Но Дружинин так настойчиво смотрел на него, что Колесничуку пришлось рассказать всю правду.
